ОСТАП, он же ОСИП
ПРОТОТИП ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА БЫЛ НИКОПОЛЬЧАНИНОМ

Прототип или прототипы?

Как сообщается в электронной библиотеке «Одессика», по мере работы над романом Остап обретал черты друзей, знакомых, земляков Ильфа и Петрова, да и их самих. Так, фамилию Бендер Ильф знал с юности: рядом с его домом на легендарной Малой Арнаутской улице, где, как утверждал Остап, делается вся контрабанда, располагалась «Мясоторговля Бендера». Частые обращения к ариям из классического оперного репертуара главный персонаж романа «унаследовал» от музыкально одаренного Петрова. «Странное соединение «Остап» и «Бендер» могло родиться как воспоминание о широко рекламируемой на юге России в начале века фирме «Тарас Бендер и сыновья», торговавшей унитазами и умывальниками», - писал в своей книге «Товарищ Смех» Д. Молдавский. Употребляемые Остапом бухгалтерские термины были знакомы Ильфу по работе в финансово-счетном отделе одесского Опродкомгуба, а неожиданные познания Бендера по части милицейских протоколов, которые он демонстрирует после счастливого бегства из несостоявшейся шахматной столицы Васюки - «Оба тела лежат ногами к юго-востоку» - заставляют вспомнить, что когда-то Петров небезуспешно служил в уголовном розыске Одессы. Представляющаяся сегодня забавной, но не такая уж редкая среди жителей старой Одессы подробность биографии как «мой папа был турецко-подданный» восходит, скорее всего, к одному из родственников Ильфа. Что касается воспоминаний о частной гимназии Илиади, в которой им были намертво вызубрены латинские исключения «пуэр, соцер, веспер», то Бендер мог «перенять» их у друга Ильфа писателя Л. И. Славина, окончившего сие достопочтенное учебное заведение. Оборотистость Остапа - от бойкого одесского «литературного мальчика» Мити Ширмахера, который подписывал свои стишки незатейливым псевдонимом Дмитрий Агатов, но более был известен тем, что в 1920 году нахрапом заполучил в центре города роскошную квартиру с просторным залом и роялем «Стейнвей» для собраний литературного кружка «Коллектив поэтов», куда хаживал Ильф. Некоторым авантюризмом и твердостью характера Бендер, думаю, «обязан» приятелю юности Ильфа Сене Товбину, от взгляда которого, по словам самого Ильфа, «холодела спина». Очутившись после 1917 года во Франции, Товбин оказался замешанным в такой крупной афере с ценными бумагами, что она попала во все тамошние газеты. А Ильф мог узнать об этом из писем брата-художника, который жительствовал в Париже и погиб в фашистском концлагере.
Казалось бы, при таком обилии людей, чем-нибудь да «поделившихся» с Остапом, однозначно говорить о прототипе трудно. Однако спустя четыре десятилетия жирную точку в спорах по этому поводу поставил брат Петрова - писатель Валентин Катаев. В книге мемуаров «Алмазный мой венец», вышедшей в 1978 году, он совершенно конкретно указал на основного прототипа героя ильф-петровской эпопеи: «Остап Бендер написан с одного из наших одесских друзей. Он был старшим братом одного замечательного поэта-футуриста... Брат футуриста был Осип, внешность которого авторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры...» Остаётся добавить, что брат Осипа Шора футурист Натан, писавший под псевдонимом Анатолий Фиолетов, принадлежал к тому же кругу, что и Ильф, Петров и Катаев.
По словам авторов «12 стульев» и «Золотого телёнка», сюжет о спрятанных в стуле драгоценностях и идею соавторства им предложил сам Валентин Катаев. По его плану работать надлежало втроем: Ильф с Петровым пишут роман «начерно», Катаев, рукою мастера, правит, а на обложку выносятся три фамилии. Но когда «литературные негры» показали Катаеву первую главу своего романа, тот от соавторства отказался, заявив, что рука мастера им не нужна (кстати, свое детище коллеги впоследствии посвятили именно Катаеву). Таким образом, соавторы продолжили писать вдвоем - днем и ночью, азартно, запойно, не щадя себя...

Никопольский след

Согласно метрической записи, выданной никопольским общественным раввином и заверенной городским упрощённым управлением, Осип родился в г. Никополе 30 мая 1899 года в семье брацлавского купца 2-й гильдии Беньямина Хаимовича Шора и его жены Куни (Екатерины Бергер, дочери одесского банкира) и был у них вторым ребёнком.
В Никополе, как пишет местная газета «Репортёр» со ссылкой на краеведа
П. Богуша, проживало семь семейств Шоров. Беньямин Шор (отец Осипа) входил в состав попечительского совета гимназии; Шоры жертвовали немалые деньги на общественную библиотеку. Последняя из Шоров - медсестра Татьяна - уехала к отцу в Израиль, а незадолго до этого отбыла к родственникам в Кривой Рог старейшина рода - бабушка Роза, жившая в переулке Глухом.
Семья Шоров, перебравшаяся в Никополь на рубеже 70-80-х годов XIX столетия, отличалась зажиточностью: имела в Никополе, на углу нынешних улиц Довгалёвской и Запорожской, первую в городишке паровую мельницу, а в Одессе - лавку колониальных товаров. После того, как в 1901 году от инфаркта скоропостижно умер отец Осипа, мать вторично вышла замуж за богатого купца Давида Раппопорта и вместе с ним и детьми перебралась в «жемчужину у моря». В Одессе семья жила в доме №78 на ул. Полтавской битвы. Осип закончил частную мужскую гимназию И.Раппопорта. Судя по оценкам, к точным наукам он был склонен больше, чем к гуманитарным (единственная тройка среди тринадцати дисциплин у него была по русскому языку и словесности, а по предмету, изучавшему «законы еврейской веры», Шор имел твёрдую четвёрку). Зато по законоведению, заметьте, - пятерка! Как говорил Остап: «Человек не должен судиться, это пошлое занятие... Вам известно мое уважение к Уголовному кодексу».
Став студентом физико-математического факультета Новороссийского университета, не имея ни гроша в кармане, семнадцатилетний Осип-Остап сразу же после Октябрьского переворота 1917 года отправился в Санкт-Петербург, чтобы собственноручно написать заявление о поступлении на механический факультет Технологического института им. императора Николая I.

«Чем не авантюрный роман?»

Какое-то время считалось, что Осип проучился в петроградском институте год и что, решив вернуться домой, добирался до Одессы еще год. Во время этого путешествия с ним якобы и случались всяческие приключения, о которых он потом рассказывал будущим авторам бессмертных романов. На самом деле Шор вернулся к родителям спустя два-три месяца после поступления в институт. Уже 11 ноября 1917 года он из Одессы подал письменное прошение о том, чтобы ему выслали «удостоверение о состоянии моем в институте» и отпускной билет. (Обратите внимание, как работала российская почта в неразберихе революционных событий: ответ Шору из Петрограда последовал уже 30 ноября!)
Сводная сестра Оси Эльза Давыдовна Раппопорт вспоминала, что «в Питере брат сильно заболел. Однажды, стоя перед зеркалом, он поймал себя на мысли: в комнате кто-то есть. Оглянулся - никого. И тогда Осип понял, что не узнает свое отражение. «Еще два часа в этом городе, и я умру», - сказал себе Ося и решил возвращаться домой, к маме, из холодного и голодного Питера».
Но как же тогда легендарное путешествие? По всей вероятности, оно было, но двумя годами позже, ибо в сентябре 1919 года Осип Шор снова побывал в Петербурге.
Теперь, по разным данным, обратный путь в родную Одессу занял у него от 10 месяцев до двух лет. Деньги обесценивались ежедневно, а иногда и по несколько раз в день. Поезда почти не ходили, работы не было, а жизнь требовала своё... Не умея толком играть в шахматы, он представляется гроссмейстером. Ни разу не державший в руках кисти, он устраивается художником на пароход, который курсировал с агитационными рейсами по Волге. Бывший питерский студент Осип Беньяминович (в миру его чаще величали Остапом Васильевичем) приходит пожарным инспектором в кефирное заведение застенчивого воришки Альхена. А у знойной и пухленькой женщины, мечты поэта, Осип-Остап прожил целую зиму (а не один день, как Бендер у мадам Грицацуевой), и у него, как и у Бендера, «жизнь была прекрасна, невзирая на недочеты». Вернувшись в Одессу, Ося, прекрасный, между прочим, рассказчик, описал все перипетии своего путешествия друзьям. Вот тут-то Валентин Катаев и придумал тему стульев: «Представь себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман?»
Удивительнее всего, что первоначально Остап Бендер был задуман как проходная фигура с одной единственной фразой: «Может, вам еще ключ дать от квартиры, где деньги лежат? Или сказать, где нет милиционера?» Эту фразу авторы романа услышали от знакомого бильярдиста. Вторая ее часть, как и подробнейшая глава о прошлом Кисы Воробьянинова, присутствовала лишь в первом издании романа. Кстати, именно Киса задумывался авторами как главный герой. Ему «было решено придать черты двоюродного дяди братьев Катаевых - председателя земской управы» Евгения Петровича Ганько, умершего в Полтаве. Но в параметры главного героя Киса категорически «не вписывался». Как вспоминал позже Петров, «Бендер стал для нас совершенно живым человеком, он стал пролезать почти в каждую главу и мы ничего не могли с ним сделать». В какой-то момент соавторы даже серьезно поссорились: не могли решить, убивать или не убивать Бендера. Спор разрешился просто: «В сахарницу были положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные косточки. Вынулся череп и через полчаса великого комбинатора не стало. Он был прирезан бритвой».

«Кто из вас, подлецов, убил моего брата?»

В то время как в романе Бендер говорит: «Нет расчета грабить коллектив, дайте мне индивида побогаче!», его прототип, поднаторев в народной дружине, работал в уголовном розыске...
...После революции Одесса изменилась. Город дельцов, предприимчивых биржевых маклеров, ловких жуликов, итальянской оперы, кафешантанов, местных остряков, где всё вертелось как на карусели в Дюковском парке, превратился в место каруселей кровавых. В первые революционные годы власть в городе менялась четырнадцать раз. Одессу наводнили австрийцы, немцы, французы, англичане, петлюровцы, белая армия Деникина, большевики, даже армия какого-то галицийского генерала Секира-Яхонтова. Бывали времена, когда одновременно хозяйничали несколько политических группировок. Так, на Пересыпи обосновались большевики. Территорию от вокзала до Аркадии контролировали гайдамаки и петлюровцы. Центр принадлежал интервентам и белой гвардии. Молдаванкой же владела армия налетчиков Михаила Винницкого, больше известного под кличкой Мишки-Япончика. У каждой власти были свои «государственные границы», отмеченные бельевыми веревками с красными флажками и, само собой, своей валютой. Город задыхался от бандитизма. И тогда одесситы стали объединяться в народные дружины по борьбе с уголовщиной. Наиболее смелым и способным присвоили звания инспекторов уголовного розыска. Одним из них и стал Осип Шор, работавший в отделе по борьбе с бандитизмом.
Журналист Александр Сидоров в своей книге «Великие битвы уголовного мира» писал: «С «красными» у Япончика тоже не сразу сложились отношения. Сначала его здорово потрепал не менее легендарный одесский чекист Осип Шор (с него Ильф и Петров писали Остапа Бендера). В очередной приход «красных» в 1918 году Шор только в течение одной недели устроил три облавы подряд, которые стоили «япончатам» девяти бандитских жизней. В ответ уркаганы устроили покушение на чекиста, но, перепутав, убили его брата - талантливого молодого поэта Анатолия Шора (Фиолетова). Правда, вскоре «красные» вновь оставили Одессу, так что и эта дуэль окончилась для Япончика благополучно».
Шор был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу, который только что женился и как раз покупал в мебельном магазине двуспальный полосатый матрас. Шор узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты... Войдя, он положил служебный маузер с деревянной ручкой на стол, тем самым давая знать, что хочет говорить, а не стрелять. И бандиты ответили вежливостью на вежливость...
«- Кто из вас, подлецов, убил моего брата? - спросил Ося.
- Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, - ответил один из бандитов. И тогда Остап, согласно легенде никогда не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза.
- Лучше бы ты, подонок, прострелил печень мне. Ты знаешь, кого ты убил?
- Тогда не знал. А теперь уже имею сведения: известного поэта, друга Птицелова (Эдуарда Багрицкого). И я прошу меня извинить. А если не можешь простить, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь - и будем квиты.
Всю ночь Остап провел в хавире бандитов. Они пили чистый ректификат, читали стихи убитого, плакали и со скрежетом зубовным целовались взасос. Это были поминки, короткое перемирие, закончившееся на рассвете. С первыми лучами солнца, вышедшего из моря, Остап спрятал под пиджак свой маузер и беспрепятственно покинул подвал, чтобы снова начать борьбу с бандитами не на жизнь, а на смерть».